Вот так, из-за глупого сна, я превратилась из обычной гражданки с воронежской пропиской в хладнокровную убийцу. Я не помнила, куда и в кого я стреляла. Но я и близко им не давала к нам подойти. Наверное, стрелок с такой психикой, как у меня, становится очень опасным для обычных граждан. А вдруг это были обычные люди, и я их убила только потому, что они захотели нам помочь? Мне стало ещё хуже от этой мысли.
Дальше всё было, как в моём страшном сне. Меня привели на допрос, и я говорила только одно:
— У Высоковского спросите. Я ничего не поняла.
Они решили, что у меня шок. Возможно, это так и было. Меня посадили в обезьянник. Там сидел, то ли наркоман, то ли бомж, ещё совсем молодой. Он пытался со мной говорить, но я молчала. Сколько я так бессмысленно сидела — я не помню. Но к вечеру, я почувствовала, что хочу есть и спросила у парня.
— Здесь кормят?
— Когда как. Смотря, кто дежурит. А ты девушка — тебя накормят. За что сидишь, планшет подрезала?
— Нет. Я сама не знаю за что.
Всё. Я включилась. А, правда, за что? Группа захвата и меня повязала. Что стало с теми людьми, в которых я стреляла — я не знаю, хоть убей! Неужели меня Высоковский подставил?! Через меня отделался от своих врагов! Нет, я не сдамся! Я еще рассчитаюсь с ним.
Вместо ужина меня повели на допрос. В этот раз допрашивал очень красивый молодой человек. Мне он показался очень похожим на Алена Делона в молодости. Тёмно синие глаза, брутальный брюнет. Если бы не мое ужасное состояние, и не голод — я бы в него влюбилась. Он относился ко мне с уважением и участием, даже не допрашивал, а разговаривал со мной.
— Вика, как вы себя чувствуете? Чаю не хотите?
— Кофе. И сливок двойную порцию.
Следователь велел своему напарнику принести заказ и вновь обратился ко мне:
— Что вы делали в гаражах?
— Я не знаю. Я ехала с Высоковским. Михаилом, — уточнила я.
— Какие у вас с ним отношения?
— Это имеет значение? — возмутилась я.
— Имеет.
— Партнёрские! После того, как Павел разбился с моей подругой в автокатастрофе, мою квартиру дважды вскрывали, в меня трижды стреляли, в Михаила тоже. Поэтому мы держались вместе.
— А причина? Ваше мнение, почему в вас стреляли?
— Павел со своим финансовым директором вёл грязный бизнес, а потом решил под чужим именем скрыться с моей подругой. Он вывел деньги из фирм, этим подставив родственников и коллег по темному бизнесу. За это его и убили. Теперь всем нужно, чтобы деньги и документация Павла не попали в руки Михаилу. Михаила они тоже прощупывали и поняли, что их тёмному бизнесу конец, вот и решили его убрать с дороги. Я думаю, что так всё и было. Доказательства темного бизнеса у меня есть. Ну, а плёнка с записью убийства Павла — у подполковника Петрова из ФСБ. — Всё, как на духу, ответила я.
— Хорошо. Что случилось в гаражах?
Меня немного забило. Главное не выдать себя. Что там говорил Высоковский? Я не виновата. Я никого не убивала. И он сунул пистолет какому-то парню в руку…
Так, строим на ходу версию.
— Нас окружили. Я стреляла из травматика. А потом, выстрелом, у одного я выбила из руки пистолет. Его подобрал парень и стал стрелять по всем подряд. Я выстрелила ему в колено, он упал и потерял сознание. Наверное, он наркоман, — заключила я.
Бред! Бред! Неужели он поверит?
— Хорошо. Разберёмся.
Нам принесли кофе, и я жадно стала его пить.
— Меня выпустят? — поинтересовалась я.
— Как будет готова экспертиза, и проведено следствие.
— А в чём я виновата?
Такой хороший мент и… тупит! Следователь широко улыбнулся, и его лицо стало еще обольстительнее.
— Вика, не буду вам врать — вы подозреваемая, до тех пор, пока мы не допросим Михаила.
— Так допросите!
— Не можем.
— Это как?!
Они что, издеваются? Он что, в Кремле, что до него добраться нельзя, как до президента!
— Мы не можем найти его, — ответил полицейский, и у меня защемило сердце, мне не хватало воздуха.
— Вика, вам нехорошо?
Я, пытаясь успокоиться, взяла остывающую чашку в руки.
— Нормально… Он звонил, — сказала я, пытаясь потихоньку дышать.
— Когда? Вам? Разве у вас был телефон?
— Нет, — ответила я. — Тогда. В гаражах. Он звонил. И ему звонили, потом он пошел кого-то встречать, завернул налево…
У меня потекли слёзы. Только бы он остался жив! Я из-за него столько людей завалила, а он исчез. Может он, как Паша — кинуть всех решил? Забрал карточки с пин-кодами — и за границу…
Нет, он не может…
Глава 8.6
Дальше, я помню, что от следователя получила валокордин, и меня снова посадили в обезьянник. У меня не было четких ответов на все вопросы.
К ночи у дежурного постоянно звонил телефон, и этим меня достал до невроза. Я же очень надеялась, что меня найдет Гущин. Ну, если он действительно журналист, то найдёт. И хотя бы принесет поесть. А я его попрошу найти этого сбежавшего Высоковского, главное, чтобы он вытащил меня из этого вонючего места. Часам к трём ночи пришли на дежурство ещё трое полицейских, они смеялись между собой.
— Да, как наша смена — так всегда нам не спать!
— А что в этот раз? — поинтересовался дежурный.
— На труп Высоковского вызвали…
Дальше я оглохла. Меня мой сосед по камере тряс, но я его не слышала, я съехала по стенке, и свет в моих глазах погас.
Проснулась я в больнице. Я её сразу узнала, хотя это была не обычная палата: окно с нежно-салатовыми занавесками, много живых цветов, телевизор, стол и два стула, кресло…
В моей руке — капельница. Я стала понемногу всё вспоминать…
И нет! Лучше бы я это не делала! Не знаю, сколько я хлюпала и кусала губы, раскаиваясь, что, может, вообще зря людей поубивала…
Лучше самой быть убитой, чем столько людей завалить зря…
Ко мне зашла медсестра и тут же убежала. Пришли еще два человека в белых халатах. Они между собой что-то обсудили и сделали мне укол. Я опять провалилась в сон. Когда я очнулась, со мной сидела медсестра.
— Вам лучше? Как спалось? — спросила она, мило улыбаясь.
— Хорошо.
— Я позову следователя. Он каждый день к вам ходит. И жених ваш приходил!
— Кто из них? — спросила я, имея в виду Гущина и Высоковского, но потом вспомнила. — Хотя, знаю.
Через несколько минут вошёл тот красавчик, что допрашивал меня.
— Добрый день. Вы можете говорить?
— Да.
— Тогда вам вопрос: откуда у вас травматическое оружие? Где вы научились стрелять?
Я стала беспристрастно отвечать. Он заставил меня всё вспомнить до мельчайших подробностей, даже пришлось рассказать, что мы с Высоковским целовались. Но на рассказе о событиях в гараже — меня словно заклинило. Я начала плакать. Следователь ушёл. Позже пришла медсестра и принесла букет цветов и записку. В ней было очень аккуратным, разборчивым, почти печатным, почерком написано: «Ты умница. Не сдавайся. P. S. Спасибо».
Гущин? По характеру записки — так бы написал Гущин, но и приписал бы вроде этого: «Я знаю, ты сейчас страдаешь, без моей чертовской улыбки!».
Да… Без Гущина грустно. У Гущина почерк другой. Неразборчивые каракули в сумасшедшем порядке. Может это Маша? Какой почерк у Маши? Я не помню! Возможно, это Маша и Кристина наняли курьера, а медсестра подумала, что это мой жених.
Когда я смогла вставать, то поняла, что ещё нахожусь под следствием, и с меня обвинение не снято. Хотя, я толком не могла понять, в чём меня обвиняли, и почему я под стражей до сих пор. В больнице я узнала, что мне лечат сердце и нервы, что у меня, мол, полностью изношенный организм, и после лечения, если меня не посадят в тюрьму — от работы меня ждет санаторий. Я слышала, что от моего завода действительно отправляли в санаторий… Но не думаю, что простых рядовых. Именно в больнице, чтобы не сойти с ума, я стала строить планы на новую жизнь. Если меня не посадят в тюрьму — я поеду в деревню и останусь там навсегда! Буду жить в бабушкином доме, засажу клубникой весь её огород (а это пятьдесят соток), в июне продам клубнику, всю зиму буду рисовать картины, а осенью организую выставку и буду их тоже продавать. И не будет мне одиноко. Мне нельзя жить в обществе. Я — смертельно-опасная.