Майор опять хрюкнул. То ли хотел рассмеяться, но не стал, то ли от неожиданности.

— Дорогая Вика…

— Я вам не дорогая, — оборвала его я.

— Виктория, — крякнув, начал он, и опять так по-деловому, ни за что его не заподозришь в хамстве, которое он позволил себе буквально несколько минут назад, думая, что я не слышу. — Виктория, вы вправе высказать свое мнение. Если Миша виновен, то пойдет в тюрьму, будь он мне даже братом.

— У вас, я смотрю, это в крови. Убить, посадить, но бизнес не делить.

— А вам не угодишь.

Майор так мило это сказал… О, нет, неужели он со мной заигрывает?

— Я говорю, если Михаил его убил — сядет в тюрьму.

Как-то неправдоподобно это звучало. Как пыль в глаза, чтобы отвязаться. Или он заранее знал, что Миша никогда не сядет, мол, пусть сначала докажут?

Пришла Вера Ивановна с мензуркой с лекарством, таблетками и с чашкой чая, от которого пахло мятой.

— Выпей, детка, тебе полегчает, — заботливо подала она мне мензурку.

Я понюхала — пахло смесью валерьянки и то ли боярышника, то ли еще чего-то. Я быстро стала в голове перебирать: «Да как же там? Христос благослови? Или Богородица, радуйся? Нет, Богородица, дева, радуйся… А дальше? Благословенная в женах…». Вот если меня сейчас отравят, то я прямиком в ад попаду. Ни одной молитвы не помню. А бабушка мне говорила, что если отраву перекрестить с молитвой и выпить, то случится чудо — человек не отравится. Может, и сказки, но сейчас это мой единственный шанс. Я перекрестила мензурку. Вернее, постаралась перекрестить. Как умела, так и перекрестила, со словами про себя: «Христос, спаси». В этот момент я ни майору, ни Вере Ивановне, а тем более Михаилу не верила. Я поняла: они все заодно. А я, может быть, единственный свидетель. А этот майоришка выудил у меня все! Сейчас мне что-то укололи, теперь таблетками травят… Хотя, возможно, майор действительно из своих соображений верит Михаилу или прикидывается, что верит… Я ничего не понимаю, но береженого Бог бережет. Я выпила лекарство.

— Тебе надо обязательно сходить к кардиологу. У тебя очень частый пульс и низкое давление. Сделай ЭКГ и запишись к врачу. Не откладывай, послушай старушку Веру. Пей чай, согреешься.

Вера Ивановна будто втирала это в мозг, но очень мягко. Она вышла, и я подумала: как я могла ее заподозрить в моем отравлении? И даже спасибо ей не сказала! Хотя я уже давно сама поняла, что мне надо к врачу, но теперь необходимо заботиться о Маше…

— Тебя подвезти? Я тоже в больницу еду. На обратном пути могу до дома подбросить.

Михаил смотрел на меня сочувственно и внимательно.

— Спасибо, мою подругу уже подвезли. Нет желания составлять компанию твоему брату, — съязвила я.

— Тебе не стоит добираться на общественном транспорте.

Да что он так обо мне заботится? Ждет, пока я растаю от его зеленых глаз?

— Я вызову такси. И вообще, я сама могу решить, на чем мне ехать, тебя это не касается. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что от меня не стоит пока избавляться? Как сказал майор Петров, доказательств нет. Гуляй себе на свободе, коли совесть позволяет.

Мне показалось или он улыбается? Даже солнце из окна его подсвечивает. И когда мы с ним перешли на «ты»? Ой, так я же сама перешла… Ну, да ладно, что с ним церемониться. Тут квакнул майор.

— Виктория, вам не следовало говорить о мнении следственного отдела.

— Вы сами сказали, что доказательств нет, а мне жить надо. У меня подруга в коме. Раз вы его не сажаете, то и я молчу, только оставьте нас в покое. Мы вас не знаем и никогда не встречались.

Затем я обратилась к Михаилу.

— Лечение можете оплатить. Куда счет прислать?

Блин! Это что, я так быстро мнение поменяла? Нет-нет, не поменяла. Я просто хочу остаться в живых, поднять Машу на ноги, а там посадим этого братца. Будем действовать его методами. Он пытается меня усыпить своим обаянием — так поиграем его же способами. Изображу испуганную дуру.

Михаил на меня внимательно посмотрел и, помолчав, ответил:

— Я поеду в больницу, поговорю с доктором и все сам оплачу. Тебе не стоит беспокоиться. У нее будут лучшие условия и самые профессиональные врачи. А сейчас я покину вас. Надо готовиться к похоронам, много забот.

Он пожал руку майору Петрову и, подарив мне долгий взгляд, вышел. Вот так. Убил братца и теперь устраивает ему пышный последний путь. О чем он думал, когда смотрел на меня? Взвешивал, стоит ли мне ходить по этой планете, или я лучше смотрюсь в гробу среди трупов, как сегодня, например?

Потом я выслушивала длинные тирады от майора Петрова, в которых имелось в виду, что я, дура, выдала себя с потрохами, головы у меня нет, язык, как помело, да что с баб можно взять, мозгов у нас меньше, чем у курицы… Конечно, все это он говорил интеллигентными словами, но смысл был такой. Ведь майор Петров — мастер перевоплощения. Теперь я понимаю, почему ментов называют оборотнями. Я представляю, как он будет, хрюкая, ржать, когда в своем отделе расскажет про меня, как я ощупывала труп, и как потом умоляла подозреваемого в убийстве не убивать меня. В общем, выслушав майора, я направилась в больницу к Маше.

Глава 2.3

Я сто лет не была в больнице. Последний раз — у нас в Грибоедовском районе. Та больница представляет собой здание, которое вот-вот рухнет, там кишат тараканы, крысы носятся, и никому ни до кого нет дела. Кто пришел, к кому — ни разу не спрашивали, да и медсестры на посту не бывает, а врачи кроме валидола и корвалола лекарств не знают. Как говорят, все лечат зеленкой с йодом. Там моя бабушка лежала, она все это мне и рассказывала.

Когда я вошла в здание Раменской больницы, то просто была шокирована. Там пропускной режим, как у меня на заводе! И столько персонала! Наверное, больше, чем больных. Я надела бахилы, и меня пропустили в реанимацию, но не к подруге, а к врачу. Ну а я, конечно, пошла искать Машу. Мне надо было убедиться, что она жива и на фарш не похожа.

У реанимации я долго стояла в сторонке, дожидаясь, пока дежурная уйдет пить чай. Она не уходила, и я решила подойти к ней.

— Здравствуйте! Меня зовут Виктория Ря… Кондратенко. Я родная сестра Марии Александровны Кондратенко. Она поступила к вам… недавно. Могу я ее увидеть? Мне доктор сказал, что можно к ней пройти.

— Вообще-то у нас не положено. Кто вам такое сказал?

— Я перевожу сестру на платную основу. Нам все положено, — отчеканила я.

Медсестра поджала губы. Видимо, я не похожа на человека, который мог бы перевести больного на платную основу.

— Вторая реанимация. Наденьте халат. Он висит в медсестринской. Только две минуты и тихо. Там лежат еще больные после операции.

Я, внутренне торжествуя, но и одновременно трясясь от эмоций, переоделась. Открыв дверь реанимационной, я увидела, что над одной из кроватей стоит женщина, одетая в желтый плащ. В руке ее был шприц, который она вкалывала в капельницу.

— Кто вы? — спросила я. Мой голос показался мне очень громким, я даже вздрогнула. Потом я поняла, что это эхо в палате, так как там были высокие потолки и все в кафеле. Женщина дернулась, оставила шприц висеть, а сама бросилась к выходу. Я даже не успела ее разглядеть. Блондинка лет тридцати или сорока (хотя это большая разница). Я кинулась к кровати. Боже! Это Маша! Я выдернула капельницу и нажала красную кнопку вызова у кровати. Прибежали три человека, один из них — уже знакомая мне постовая медсестра. Она сказала:

— Ну, я же просила — тихо.

— Что случилось? — спросил худощавый доктор, трогая на руке подруги пульс.

— Зачем вы выдернули капельницу? — обратилась ко мне медсестра. Я, молча, указала на шприц. Медсестра удивилась.

— Я, наверное, забыла вытащить…

— А что вы ей вкололи, Леночка? — спросил доктор.

Лена засуетилась.

— Сейчас посмотрю…

— Не надо! — дрожащим голосом сказала я. — Когда я вошла, здесь находилась женщина в желтом плаще. Это она вколола. А я выдернула капельницу. С Машей все в порядке?